Оставалось только вздохнуть. Казалось, что скоро я уже начну чесаться, хоть, конечно, и доводилось ополаскиваться водой из колодцев, слегка подогрев её на огне. Даже сорочки мы с девушками стирали и просушивали их на ночёвках: воздух в Пустоши был гораздо суше, чем по другую сторону гор, а потому ткань хоть немного, но сохла быстрее. Но всё равно хотелось просто помыться. Такой грязной я не ощущала себя никогда в жизни.

А ведь ещё идти назад, если в конце пути ничего нет? Как это будет возможно? Казалось, Пустошь уже не отпустит нас никогда.

Но я постаралась поверить мужу. Вытерпеть это невероятное и непостижимое для меня путешествие за невидимую грань, в существовании которой никто из нас не был уверен. Даже Дине как будто поменялась за это время – казалось бы, недолгое, но составляющее собой некую отдельную жизнь. Она растеряла часть своей трепетности и задумчивости. Будто повзрослела. Её обычно собранные в аккуратный пучок или в сетку волосы теперь были заплетены в косу. Мужская одежда, которая раньше доставляла ей так много неудобств, вдруг стала привычной. Она уже не скрывала притяжения с Алдриком, будто все эти условности здесь и правда перестали иметь значение. Один раз я даже застала их целующимися у колодца. Хилберту говорить не стала, хоть он, кажется, смирился тоже. Однако нежную братскую психику ещё следовало поберечь.

Эдит продолжила учить меня. Понемногу: на собственных страхах и ошибках, приучая к силе Ключа, что открывалась в нас совсем с иных сторон – как к малым дозам яда. Потому что я понимала: мы не предназначены носить в себе такие способности и сами использовать – это прерогатива Стражей. А нас они разрушали. Это было видно по аарди: она хорошо управляла собой, но после того, как приходилось воздействовать на порождения, особенно когда их нападало много, она чувствовала себя так, будто не спала несколько суток подряд. Это порой задерживало нас в пути. Но заставлять её идти свыше возможного Хилберт, конечно, не хотел. Да Эдит скорее пришлось бы нести на руках.

И пусть пока я владела своими способностями хуже её, а всё же не испытывала такой слабости. Может быть, потому, что Эдит брала почти всю нагрузку на себя, лишь иногда позволяя мне выступить на первый план, – и вот в такие моменты мне тоже становилось худо и приходилось отдыхать хотя бы пару часов. И Хилберт злился тогда – заметно, хоть и молча. Не потому, что я тоже заставляла всех приостановиться, а потому, что он просто не хотел для меня всего этого.

– Это не ваше бремя, Поли, – говорил порой, сидя рядом со мной и медленно, размеренно гладя по волосам. – Я и так заставил вас нести его слишком долго.

– Главное, я готова нести его до конца. Сколько возможно.

Пустошь всё переворачивала по-своему. Что-то меняла в нас, где-то делая черствее, а где-то обнажая чувства, по которым после била хлыстом страха и неуверенности.

Ещё через три дня края путешествия так и не показалось, а нас настигла буря. Мы шли, пока можно было, а после просто укрылись среди островка сухостоя, растянув плащи. Я прижалась к Хилберту, пытаясь проморгаться от пыли. Он обнял меня одной рукой, поглаживая по плечу.

– Я не перестаю вам удивляться, Поли, – заговорил тихо, пока не стихла ещё возня остальных. – Судя по тому, что вы рассказывали о своём мире, вы не привыкли к таким испытаниям.

– Всё когда-то случается. – Я улыбнулась, крепче стискивая его поперёк пояса, вжимаясь щекой в его грудь.

И вдруг поняла, что уже несколько дней почти не вспоминаю о доме. И об Антоне. Только, наверное, мысли о маме прокатывались ещё комком по горлу где-то на границе сна и реальности ночами. И вот сейчас они, вспыхнув, угасали помалу в ровном стуке сердца Хилберта. В мерных движениях его ладони, словно он в чём-то меня утешал.

– Вы правы, иногда случается даже то, что мы и представить себе не могли. – Он опустил голову и мягко поцеловал меня в макушку.

Я подняла к нему лицо – и йонкер улыбнулся сдержанно, одними только сухими, чуть потресканными губами. И меня обуяло вдруг странное желание, почти постыдное: провести сейчас по ним языком, ощущая каждую неровность, прежде чем вжаться в них своими. Сумасшествие, не иначе.

Я быстро потупилась, опасаясь, что йонкер что-то прочтёт на моём лице. Но он, кажется, ничего не заметил.

Скоро буря утихла. Нас хорошенько присыпало песком. Глаза щипало, во рту словно сотню лет не было ни капли влаги. Но мы напились вдоволь, уже не боясь, что воды не хватит до следующего колодца, – и пошли дальше. Всем будто стало всё равно: удастся ли дойти или придётся сгинуть здесь. Ещё не начало темнеть, когда я вдруг заметила первый необычный для глубины Пустоши дом. А потом и другой. Они стали попадаться всё чаще, пока не напомнили наконец обычную деревню. Вполне себе большую и когда-то, наверное, многолюдную. Теперь, конечно, её занесло песком по самые окна нижних этажей когда-то жилых домов.

– Похоже, мы всё же куда-то добрались, – пробормотал Науд. – Деревню начало заносить не так давно. Значит, ещё десяток лет назад здесь жили люди.

Я переглянулась с Хилбертом, неизвестно чему улыбаясь. За оставшееся до заката время можно пройти ещё далеко. С десяток километров – и, может, там нас ждёт больше ответов, чем в этом покинутом селении? Все приободрились, хоть и устали после бури. Лицо горело, во рту поминутно пересыхало, но мы пошли быстрее, невольно стремясь туда, за невидимую пока черту, где, возможно, встретим оудов. А может, только их останки, если те и вовсе не занесло пылью.

Я не поверила даже, когда поняла вдруг, что начала видеть дальше чем на пятьдесят метров. Пелена мутной взвеси и правда таяла. Среди привычной уже растресканной корки под ногами стала чаще попадаться пока сухая, но всё же вполне обычная трава, а не искажённое её подобие, из корней которой алхимики варили всякую дрянь.

То тут, то там виднелись обломки заборов, проступали на вполне заметной дорожке камни когда-то пролегающей здесь мостовой. Я смотрела на них с необыкновенным чувством, словно шла сейчас по дороге из жёлтого кирпича к Гудвину. Словно я Элли, которая тоже очень хочет вернуться домой.

Но мы всё шагали и шагали по то появляющейся, то пропадающей тропе, а никаких признаков человеческой жизни пока не встречалось. Хоть и Пустошь понемногу отступала, пропуская сквозь себя вполне обычный и оттого приятный глазу пейзаж: невысокие холмы, поросшие ещё не до конца сбросившими листву деревьями, островки густых лесов и просторные луга, на которых никто не косил траву. А в самой дали, сизой, с лёгким голубым оттенком и тонкими полосками облаков вдоль горизонта, виднелись горы. Судя по всему, очень высокие. Только в один миг я словно почувствовала упругую прозрачную завесу, что натянулась и пропустила дальше, не причинив, кажется, никакого вреда.

Смеркалось. Я уже еле волокла ноги. Мужчины начали обсуждать необходимость устроиться на ночлег прямо тут. Всё же без каких-никаких вьючных животных было тяжело в пути, пусть он, к счастью, оказался не столь долгим, как многие опасались, и потому никаких палаток или даже тентов у нас с собой не было. Но тут хотя бы можно укрыться в нормальном с виду лесу.